рассказы о войне...

Аватара пользователя

Автор темы
Андрей Эдельвейсс
Трактирщик
Сообщения: 8358
Зарегистрирован: 29 май 2015, 19:55
Награды: 5
Откуда: СССР
Род занятий: колымим
:
модератор За активное участие За творческий вклад За лучший совет
Благодарил (а): 1146 раз
Поблагодарили: 2445 раз
Status: Не в сети
Honduras

Сообщение Андрей Эдельвейсс » 04 янв 2019, 12:38

тут будут рассказы, были, небылицы - вобщем все что есть во время боевых. обязательны ссылки на источники.
Добро всегда накажет Зло, поставит его на колени и жестоко убьет.

Аватара пользователя

Автор темы
Андрей Эдельвейсс
Трактирщик
Сообщения: 8358
Зарегистрирован: 29 май 2015, 19:55
Награды: 5
Откуда: СССР
Род занятий: колымим
:
модератор За активное участие За творческий вклад За лучший совет
Благодарил (а): 1146 раз
Поблагодарили: 2445 раз
Status: Не в сети
Honduras

Сообщение Андрей Эдельвейсс » 04 янв 2019, 12:42

ИНТЕРВЬЮ
«Не допускали мысли, что придет настоящая война»
Российские войска вошли в Чечню 24 года назад. Публикуем монологи людей, которые оказались под бомбежками и обстрелами

09:00 26 декабря 2018
Илья Азар
спецкор «Новой газеты»

24 года назад началась первая чеченская война. 11 декабря 1994 года российские войска вошли в Чечню, 19 декабря по Грозному был нанесен первый бомбовый удар, а в последний день года российские войска начали штурм чеченской столицы. «Новая газета» публикует монологи нескольких человек, которые встретили ту войну в Чечне. Кто-то винит во всем Кремль, кто-то, наоборот, поддерживал федеральный центр, а режим первого президента Чечни Джохара Дудаева считал бандитским, кто-то переждал опасность в горном селе, кто-то каждый день ходил на работу в разбомбленном Грозном, а кто-то потерял близких родственников.

Хава, 35 лет, ингушка, юрист
В сентябре 1994 года я перешла в пятый класс. Наша семья жила в городе Грозном в Старопромысловском районе. Мы — ингуши. Четырехэтажная хрущевка с соседями самых разных национальностей представляла собой островок мира. Война началась еще в октябре. Помню, мы с одноклассниками возвращались домой после уроков и увидели, как в небе пролетел военный вертолет. На следующий день раздались взрывы и стрельба. Все говорили, что на город напали оппозиционеры (в декабре 1993 года был создан Временный совет Чеченской республики — орган власти, признанный Кремлем. Временный совет выступал против президента Чеченской республики Джохара Дудаева и с лета 1994 года пытался выбить его из Грозного военным путем. — И. А.), но наш район тогда не сильно пострадал. В школу мы, конечно, уже не ходили.

Боестолкновения с участием чеченской оппозиции и дудаевских сторонников длились несколько дней, но это было только начало ада. Страх проникал в душу. Но помню, взрослые даже не допускали мысли, что придет настоящая война, и не верили, что на Чеченскую республику надвигаются российские танки. Только несколько соседских семей вывезли своих детей из города в села.

Хотя, если вспомнить события тех лет, скажу, что все к этому шло, к пропасти. Жить стало тяжело, зарплаты не платили, мама ушла с работы. Закрывались организации, папе задерживали зарплату. В центре города постоянно собирались митинги, на которых люди, преимущественно чеченцы, требовали суверенитета республики, и вообще непонятно чего им было нужно.

Прилавки магазинов мгновенно опустели, зато хорошо работали рынки. Многие жители начали торговать на рынке, так как людям надо было зарабатывать на хлеб. Ни пенсий, ни пособий не было. Выносили из дома последнее имущество: собиралась огромная барахолка, и действовал бартер. Те, у кого имелись деньги, могли себе позволить закупать товары и перепродавать, добавляя пару рублей сверху.

В конце октября 1994 года нас с братом родители вывезли из города к родственникам в Ингушетию. Там мы жили у бабушки. Папа с мамой остались в Грозном, но в декабре, когда начались активные военные действия в городе, бомбежки, в Ингушетию к нам приехала мама. Четыре месяца мы не знали ничего о судьбе отца. Жили мы все это время в городе Назрань. Очень грустное было время. Приходилось выживать. У мамы не было работы, и помню, что мы все вместе — брат, я и мама — ходили торговать на рынок Назрани остатками товара, который был когда-то привезен ею из Польши.

В начале марта 1995 года мы вернулись в Грозный. Папу встретили на пути к дому. Он шел с соседкой Тамарой нам навстречу. Мы с братом бежали к нему изо всех сил, это был единственный раз, когда я видела слезы отца. На тот момент город стал полумертвый. Сгоревшие и разрушенные дома. Стихийные могилы в садах и за гаражами, когда хоронили под обстрелами, чтобы потом в дальнейшем перенести на кладбище.

Электричества и газа не было, воду возили в канистрах и фляге на тележке, дрова искали. За хлебом ходили на хлебозавод, пока его не разбомбили. Соседей в подъезде было мало, в основном русские семьи, которые не смогли выехать из города, и несколько чеченских семей. В городе находилось много российских военных. Каждый день стреляли из танков и автоматов, были слышны взрывы, постоянно летали военные самолеты — у них особый звук, я его запомнила на всю жизнь.

В конце апреля — начале мая начали ходить в школу, которая находилась в другом районе, нашу 55-ю школу сожгли и разбомбили. Помню, чтобы добраться до новой школы, нужно было пройти два российских поста, и всегда был страх, что в тебя выстрелят снайперы.

Таких случаев было немало: ради забавы они стреляли в мирных людей, детей и женщин.

В августе 1996 года опять вспыхнула война (тогда чеченцы отбили Грозный обратно. — И. А.). Рано утром загремела сильная перестрелка рядом с нашими домами, попали снарядом к нам во двор, в дерево напротив нашего окна. Мы жили на первом этаже, и все стекла — вставленные недавно — выбило ударной волной и осколками от снаряда. Мы чудом остались в живых.

Чеченские боевики главенствовали в городе. Начались активные военные действия. Сына нашей соседки Тамары убило, дочку ранило. Я слышала, как Тамара кричала. Убило и ранило еще несколько соседей. Первые дни мы прятались в квартире между стенами в коридоре, взрослые говорили, что так безопаснее. Через несколько дней мы ушли в частный сектор — там у нас был свой дом и подвал, в котором было безопасней, по мнению родителей. По дороге к частному дому мимо меня пролетали со свистом пули и попадали то в забор, то в дерево. Практически все ночи в августовскую войну мы провели в подвалах то у себя, то в подвалах у соседей.

Помню, прятались все вместе: русские, ингуши, чеченцы. Все молились Богу.

В ноябре 1999 года снова республику затрясло (началась вторая чеченская. — И. А.). В октябре случился обстрел мирного рынка, люди погибли. Покинуть Грозный отец не соглашался. Я думаю, он верил в то, что военные действия продлятся недолго. Меня и маму вывезли из города в конце ноября в Ингушетию к бабушке. Когда я, обняв отца и попрощавшись с ним, села в машину, в голове прозвучал голос: «Обернись и посмотри на него, ты видишь его в последний раз». Так и получилось, что отца я в живых больше не видела.

В феврале 2000 года по новостям объявили, что проезд через КПП «Кавказ» возобновили и что военные действия в Чечне утихли — жители могут возвращаться домой. Мама собрала две огромные сумки с едой и поехала к папе в Грозный. После того как она заехала на территорию города, стало очевидно, что военные действия продолжаются полным ходом. Маршрутное такси, на котором они ехали, обстреляли, мама и еще одна женщина чудом спаслись от осколков. Мама очень тяжело, под обстрелами добиралась до дома по улице Заветы Ильича, где была наша квартира, но там отца не нашла. Квартира была разграблена мародерами и пустовала. От дома мало что осталось, верхние этажи завалились. Она узнала от ближайших соседей, что папа ушел в частный дом прятаться в подвале с другими нашими соседями по частному дому.

В частном доме мама отца тоже не нашла, она начала его звать, на ее крик вышел из подвала старик и сказал, что в округе нет никого в живых, кроме него. Он ей сообщил, что в этом месте недавно были зачистки российскими военными, так называемой 58-й армией, и чтобы она искала отца среди трупов во дворах. Она нашла отца расстрелянным в соседском дворе, рядом с другими людьми, с которыми он прятался в подвале. Рядом с телом лежал его простреленный паспорт и его дипломы.

Также были расстреляны наши соседи-старики супруги Тумгоевы и русский сосед. Его военные расстреляли, чтобы был «интернационал».

За ту страшную ночь, которую мама провела в Грозном, она поседела, а на ногах у нее отошли все ногти. Она везла тело отца под обстрелами, положив его на санки и завернув в плед и ковер. Так мама прошла пешком по городу Грозному много километров. На выезде из города она смогла найти маршрутку и договориться, чтобы ее с телом отца вывезли из Чечни. Водитель согласился с условием, что на постах с военными она будет договариваться сама. По военной традиции это означало бесконечные взятки и поборы, чтобы выпустили. Отца мама привезла в наше родовое ингушское селение, и папу похоронили в соответствии с мусульманскими канонами на родовом кладбище.

К сожалению, с того момента, как не стало отца, глубокая боль становится с годами все сильней, и время совсем не лечит.

Магомед, 35 лет, чеченец (имя изменено)
В 1994 году мне было 11 лет, мы жили тогда в Грозном. Считается, что события начались 11 декабря, но на самом деле на месяц раньше, когда оппозиция на танках входила в город (26 ноября на штурм Грозного пошли силы Временного совета. — И. А.). С этого момента в Грозном стало небезопасно, школы не работали, ничего не работало. Поэтому мы уехали из Грозного в село еще до ввода [российских] войск.

Мы вывезли небольшой скарб, не хотели в городе оставлять ценные вещи, потому что в дудаевское время был сильный расцвет преступности.

У Дудаева был бандитский, действительно преступный режим. Это объективно.

У меня мать была вынуждена из школы уволиться, потому что не платили зарплату, и пойти на рынок. В дудаевское время зарплат не платили, чеченский народ был нищий. Были постоянные межнациональные конфликты с русскими, армянами. Еще до войны была агрессия, везде вооруженные люди, стрельба по ночам. Поэтому в моей семье была уверенность, что будет война, жили в ожидании.

В селе в начале декабря начались отключения электричества. Телевизоры работали только у тех, у кого была большая антенна, чтобы перехватывать Первый канал с Осетии или Дагестана. 11 декабря к нам зашел сосед и сказал, что в 9 утра началось движение трех колонн [российских] войск [из Осетии, Ингушетии и Дагестана]. Я до конца не осознавал это, а родители были в смятении, думали, что делать дальше. Вечером все пошли к соседям смотреть телевизор.

Через неделю начали летать самолеты, где-то уже постреливали, молодежь стекалась в город на митинги получить какую-то информацию. Сразу началось деление в чеченском обществе и у нас в селе на тех, кто за Россию, и на тех, кто за Дудаева. 50 на 50. Еще буквально через неделю, в 20-х числах декабря, когда начали проявляться десанты, выкинутые на равнинах, а окраины Шали и Аргуна начали бомбить, люди стали потихоньку уезжать в Дагестан, в Хасавюртовский район.

Мы приехали туда в 20-х числах, нас приняла абсолютно незнакомая семья чеченцев-аккинцев. В двух комнатах жили муж, жена и трое детей плюс нас трое. Условий там не было, ни газа, ни канализации. Люди там были очень бедные, но добрые и гостеприимные. Мы там прожили до конца января, а потом вернулись обратно в свое село, хоть оно по-прежнему контролировалось дудаевцами. Не явно, окопов и блиндажей не строили, но российские войска еще до нас не дошли.

Мои отец и мать были абсолютно за Россию, но то, что мы выражали эту свою позицию, не несло никаких репрессивных мер. Все спорили, но до того, чтобы кто-то ночью приходил и мстил, не доходило.

По прошествии времени надо отдать должное Дудаеву — он допускал инакомыслие, соблюдал определенную демократию.

Мы спускались в подвал, потому что окраины начали бомбить, и была вероятность, что и по селу могут ударить. Прецеденты, когда федеральная авиация бомбила села, уже были. Никаких инцидентов в селе не было. Кто-то пошел воевать, кого-то убили, похороны, кто-то пропал без вести. На соседней улице жила семья, которая поехала в январе куда-то и погибла, попав на каком-то перекрестке под обстрел федеральной авиации.

В марте в село зашли войска — мы утром проснулись, а по селу идут колонны. Они ходили по домам, но в отличие от второй войны — хотя я ее провел уже в Москве, были не такие агрессивные, в основном еще люди советской закалки и как-то с пониманием относились. Хотя, конечно, были превышения полномочий.

В марте объявили, что можно возвращаться в Грозный, и ближе к середине марта мы туда вернулись. Я пошел в школу. Времена были тяжелые с точки зрения бытовых условий — ни света, ни воды, а кругом посты стоят. Вечером солдаты на постах напивались, начинали стрелять, и была опасность попасть под пьяную раздачу. Началось деление федералов на контрактников и неконтрактников. Контрактники были в банданах, напивались и вели себя агрессивно, полуголые ходили на постах. Вооруженная шпана.

Возле нас был пост, где стояли внутренние войска, и они каждый вечер стреляли по крышам. Приколы такие. Один из соседей, глава семьи, вечером вышел к другим соседям за ворота отремонтировать телевизор, и с этого поста солдаты выстрелили из снайперки и его убили. Человеку было за 50 лет. Его сыну я уже не говорил, что Россия — это хорошо. Но мстить он не пошел.

К концу 95-го года мы решили уехать из республики, потому что ни образования, ни перспектив тут не было. У родителей отношение к России после войны не изменилось. Оно потом изменилось к политике страны на Кавказе. Ельцина никто изначально не поддерживал, но немаленькая часть чеченцев хотела и хочет жить в составе России, это объективный процесс. Хотя, конечно, они не поддерживали все, что сотворили федералы. Зачем бомбить город [с мирными жителями]? Но это не значит, что [Чечне] надо уходить от России.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Водку пил Рамзан со смаком. Как я спасал пьяных боевиков. Фрагмент книги майора Измайлова и фотографии Юрия Козырева с Второй чеченской
Исрапил Шовхалов, 48 лет, чеченец, и Абдулла Дудуев, 42 года, чеченец, оба — журналисты
Дудуев: В Украине полностью, как мне кажется, скопировали сценарий, который был в Чечне. Временный совет во главе с Автурхановым создавало российское правительство, снабжало его деньгами, вооружениями. Первый штурм Грозного был [предпринят] якобы силами оппозиции, но тогда много российских военных — и контрактников, и срочников — попали в плен. Грачев отказался это признавать и сказал: «Если бы это были мы, то мы бы одним парашютно-десантным полком за два часа бы взяли город».

Они там были. На могилах псковских десантников, тайно захороненных в 2014-м году, появились новые обелиски
Шовхалов: Думаю, и Дудаев не верил, что будет хотя бы 50% того, что с нами было. Он не понимал, куда народ ведет и что может сделать Россия, он был не прав. Я в детстве не пропускал фильмы о Великой Отечественной войне и очень сопереживал. И не думал, что в наше время может быть такое.

Я служил в Афганистане, и когда вечером передавали погоду, то про Владикавказ иногда могли сказать, а про Грозный никогда. Сослуживцы спрашивали: «А чего, Грозный — это колхоз или деревня, что ли?» Настолько мирный и дружелюбный был город, продолжающихся межнациональных конфликтов не было никогда. И я, находясь в городе, погоду в котором даже не передают, не мог представить, что нас ожидает второй Афганистан. Я там примерно то же самое видел — разруху, разбитые семьи, дома, улицы.

Когда начались [обстрелы], людям хотелось продолжать жить, как они жили, они не хотели верить, что будет война. Рискуя, все ходили на работу. Потом начались массовые бомбежки. В январе город уже был в руинах.

Тогда государственные [российские] СМИ врали — как и сегодня про Украину. Бомбили школу, а передавали, что уничтожена группа боевиков.

А какие боевики в нашем Старопромысловском районе на окраине Грозного? Я видел, как самолет атаковал мою родную школу, все стояли и смотрели.

Дудуев: В первые дни именно так погибло очень много людей. Когда что-то прилетало, люди выходили смотреть, а не прятались.

Шовхалов: В конце декабря мы поехали в поселок Мичурина Урус-Мартановского района, там у меня жили тетки. Отец, я, сестра и брат ехали по проспекту Ленина, который сейчас называется проспект Кадырова. В месте, где церковь, начали бомбить. Мимо идут просто мирные люди, а они бомбят. Не было бомбоубежищ, никто не был подготовлен. Думали, что если и будет война, то зайдут, как Грачев сказал, два полка, и все кончится. А тут с неба бомбят. Сначала несколько самолетов прилетало и бомбили, и тишина, а когда [федералы начали скидывать] листовки [с призывом покинуть город], то уже каждый день как дождь или град сыпалось.

В общем, мы легли на землю, все трясется, недалеко от нас тела без голов лежат, снег весь в крови, живые тоже лежат и ждут своего часа. Мы смотрим, как самолет крутится и бомбит. Потом затишье, а мой отец даже забыл, как машину завести, куда ехать. Такой шок у него был.

Потом город стали покидать все. У нас в доме в селе был подвал для засолок, куда мы сбегались, когда бомбили. Молодые люди, конечно, стали уходить на войну. Я помню, мои одноклассники ко мне пришли и сказали, что мне даже не предлагают. Я же не мог представить, что смогу стрелять. Я и в Афганистане не стрелял, я туда попал уже в 88-м году, мы вывозили раненых самолетами. Одноклассники сказали: «Если будешь писать и говорить как журналист, то сделаешь больше, чем мы». Многие мои одноклассники [с войны] не вернулись. Они не были сторонниками Дудаева, да и меня знали как оппозиционера, хотя я и оппозицию, которая приехала на танках, не признавал.

Жизнь стала похожа на то, что показывали про Великую Отечественную. Вода закончилась, мы топили снег и кипятили эту воду. Нигде ничего не работало, как в блокаду. Ничего не было.

В Грозном я жил в центре, на улице Розы Люксембург. Все мои соседи, русские люди, погибли.

Дудуев: Многие чеченцы уехали к родным в горные села, а русским-то ехать было некуда.

Шовхалов: Мы помогали беспомощным старикам, я привозил им из села творог, сыр, масло.

А когда вернулся из села, то на улицах были трупы. Я видел, как собаки грызут кости людей. Это тоже как картинка из 40-х годов.

Чтобы не выглядело все розовым и пушистым, скажу, что были люди, которые в 93–94-х годах узнавали, где живут одинокие русские, чтобы отобрать квартиру, но мы защищали друг друга. А то были не чеченцы, а бандиты. При этом даже мои соседи говорили: «Да, вы нам помогаете, но придут русские, нас защитят и увезут, и все равно нам будет легче». Это сидело в них. Ни один из этих людей не выжил, от русских же они и погибли.

Весной 95-го, когда установилось правительство [Доку] Завгаева (формально бывший председатель Верховного совета Чечено-Ингушской АССР возглавил учрежденное Кремлем Правительство национального возрождения Чечни в октябре 1995 года, но вернулся в республику из Москвы еще весной. — И. А.), то люди стали выходить на работу. Бомбили и стреляли, но переждешь обстрел и дальше идешь пешком. Транспорт не ходил, хотя были смелые люди, которые таксовали. Я устроился на работу в молодежную газету «Республика», редакция которой была там, где сейчас мемориал Славы [имени Ахмата Кадырова]. В начале войны я работал на телевидении Дудаева, но потом не захотел прийти на него, так как оно обслуживало временное правительство. Остальные вернулись, и самое интересное, что в августе 96-го, когда вновь собралось телевидение Ичкерии, то туда пришла та же тусовка, которая работала на временное правительство.

Меня отец привозил на «пятерке» в центр — в своей квартире я не жил, ведь в ней выбило все окна. Однажды отец только уехал, подъехал БТР. Меня догола раздели и просто издевались. Когда я пришел в редакцию, мне сказали: «Хорошо, что живым оставили».

Они могли что угодно сделать, и эти примеры мы видели. Ночью выйти нельзя было — не знаешь, вернешься или не вернешься.

Временное правительство врало каждый день. В апреле 1995 года была массовая зачистка в Самашках. Я на пресс-конференции задал Завгаеву про это вопрос, а он сказал, что село разблокировали, хотя это было не так, там семь суток люди стояли в открытом поле. Передавали, что 10-й день не стреляют в Грозном, хотя бомбили без конца.

В моей газете выходила правдивая информация. Это было единственное мое время в журналистике, когда я не подвергался цензуре.

Дудуев: Поразительно, ведь это была официальная республиканская газета, которая финансировалась из бюджета.

Шовхалов: У нас была русская редакторша Наталья Васенина, она недавно умерла. В декабре 1995 года у меня, например, выходило интервью Закаева, полевого командира.

Дудуев: И его опубликовали! Потом, правда, из-за него закрыли газету на некоторое время, но Наталья мужественно отстаивала такие материалы.

Шовхалов: 8 марта 1996 года у нас вышел очерк про жену Дудаева Аллу под названием «Жена президента»! Еще мы провели опрос, попросив назвать пять отрицательных и пять положительных женщин. Все, кто были в правительстве, попали в отрицательные, а на втором месте среди положительных была Алла Дудаева. Нас закрывали, а потом открывали, да и уволить не могли, ведь нанять было некого. Кто ж будет с риском для жизни работать? Васенину вызывали [на ковер] несколько раз, она получала, но когда ей давали материал, она загоралась просто. Это была настоящая журналистика.

Дудуев: Перед войной я работал на телевидении, читал новости. Противостояние нарастало, усиливалась поддержка вооруженной оппозиции со стороны Москвы. Летом они начали бомбить какие-то объекты — аэропорт, воинские части. Я уехал со своими родственниками в родовое село. Тогда все из города уезжали. В Грозном остался с камерой мой коллега Билал Ахмедов, и он в новогоднюю ночь 95-го года погиб. Пропал без вести, даже труп не нашли. Война продвигалась, и [российская] армия захватывала территории в горах. Там уже бомбили, люди рыли блиндажи, чтобы спастись от самолетов. Как-то мы поехали на рынок в селении Беной, и как только он собрался, прилетели самолеты и начали бомбить.

Шовхалов: Каждый день узнавали, что чей-то сын погиб. Кого-то забрали, похитили. Люди этим жили.

Будь прокляты Ельцин и все его соратники. Они отобрали у меня все, что я мог бы сделать [в молодости], живя в этом городе.

Я приезжаю иногда туда, и ни одного моего ровесника нет. Они привели меня к пустоте и одиночеству. Я не мог потом так часто видеться с родителями, как хотел бы. Эта война сделала меня абсолютно несчастным человеком. Сейчас я не чувствую, что Россия — это моя страна, и вряд ли в моей душе она когда-нибудь станет моей. Эта страна, которая уничтожила меня полностью.

Полина Жеребцова, 33 года, писатель-документалист
Моя семья многонациональна. В нашем доме всегда были Тора, Библия и Коран. Я не выезжала из военной зоны ни одного дня. Я не сидела в подвалах. Когда четвертый, третий, второй этаж сложились под бомбами на первый, я находилась в доме — кирпичной четырехэтажной хрущевке — и писала дневник. Удушливая гарь и кружащаяся метелью побелка пришли вместе с холодом — на улицу вылетела часть стены с окном. Ни отопления, ни электричества, ни воды. Чтобы пить, мы собирали черный от гари снег и топили его в ведре.

Война началась, [когда] мне было девять лет, закончилась, когда почти исполнилось двадцать. Школа работала с перебоями: снаряд залетит во двор, мы полежим под партами, а затем снова слушаем, что диктует учитель. Все эти годы я делала записи и продолжила вести дневники в мирных регионах России и в Европе. Четверть века фиксирую судьбы, даты и события.

В моем раннем детстве довелось наблюдать много красоты и добра: город Грозный утопал в зелени и цветах, в пруду плавали лебеди, дети баловались у фонтанов. Пасху и Уразу-байрам соседи справляли вместе.

Многонациональную республику ставили в пример как процветающую. За несколько лет до войны произошли разительные перемены: зарплаты, детские пособия и пенсии перестали выплачивать, деньги в банках пропали, а хлеб, сахар и масло стали выдавать по талонам в колоссальных чертыхающихся очередях. Люди выносили из дома на рынок вещи и меняли на картошку.

В столицу республики из горных сел хлынули сторонники независимости, которые начали стояние на митингах. У нас во дворе среди жителей разговоров о независимости не было, люди выживали, семьи многодетные — некогда заниматься политикой.

Когда на город пошли русские танки, никто не верил, что начнется война. Был Марш Мира.

Люди толковали, что во всем виновата нефть. Что не будь этой нефти, республику отпустили бы с миром. Первыми под бомбами погибли русские старики в центре города. Бомбили дома и больницы, школы и заводы. Чеченские повстанцы встали на защиту республики. Мирные люди прятались в подвалах: русские, чеченцы, ингуши, цыгане, аварцы, кумыки, евреи, украинцы, армяне, даргинцы и другие национальности. В семьях грозненцев нередко случалось, что папа — чеченец, а мама — русская, папа — ингуш, а мама — украинка.

Люди делились друг с другом хлебом, хоронили погибших соседей в огородах и садах, укрывали могилы ветками, чтобы трупы не сожрали бездомные собаки. Я настаиваю, что это трагедия не одного народа, а всей многонациональной республики. Нас бомбили всех вместе.

В конце 1995 — начале 1996 года появились вспышки ненависти по национальному признаку, чего я не припомню до войны. Был бандитизм, но это другое. Нечеченцев стали уничтожать, запугивать, захватывать имущество и уцелевшие квартиры. Мой отчим был чеченцем, мы с мамой носили платки и ни слова не говорили на русском языке в общественных местах. В нашем доме по улице Заветы Ильича до первой войны из 48 квартир 10 принадлежали чеченцам и ингушам, а ко второй войне в живых остались две русских семьи. Мы не могли помочь всем. Были случаи, когда чеченские семьи прятали ближайших русских соседей и не давали убивать чеченцам-националистам, а попросту криминалитету, который, чтобы нагреть руки, разыграл национальную карту: «Русские самолеты нас бомбят, за это мы убьем наших русских земляков».

В 1996 году у нас в республике ввели шариат и начались публичные казни. Молодых чеченцев и ингушей забирали в шариатские патрули вылавливать местных пьяниц и наркоманов, которых затем жестоко били палками.

Зарплат, пенсий, пособий также не наблюдалось, люди выживали, торгуя на огромном колхозном рынке в центре Грозного. Республика наполнилась арабами, которые навязывали радикальную форму ислама и многоженство. В школе на момент затиший мы изучали Коран, хадисы и какое-то время даже сидели отдельно от мальчиков по распоряжению богословов. Старики решили выдавать девочек замуж рано, было много браков с 14–15 лет. Реальность крутилась в котле войны и постепенно, с 1996 года, появилась мысль, что мы не Россия, что мы — ментально другие и у нас своя чеченская земля. Так начали говорить после бомбежек даже чудом выжившие местные русские и, разумеется, вайнахи — ингуши и чеченцы. И еще люди ждали мира, надеялись, что власть сумеет договориться, но никто договариваться не спешил.

Награбившие на войне мерзавцы первыми ломанулись за границу под видом «пострадавших», смешавшись с обычными беженцами. Они желали как можно быстрей сесть на социальное пособие. А настоящие пострадавшие в Чеченской республике не могли вдоволь поесть хлеба, падали в голодные обмороки.

В 1999 году 21 октября на мирный рынок прилетела российская ракета, которая унесла жизни детей, женщин и стариков, там были ранены и я, и мама. Также ракеты попали в здание центрального роддома, мечеть и задели главпочтамт. Никто не понес за это наказания. Новый виток войны оказался абсолютно бесчеловечным. Если в первую войну военные РФ и чеченские повстанцы еще проявляли друг к другу какую-то человечность, то с зимы 1999 года этого не было.

Безжалостно расстреливали мирных жителей российские наемники, забрасывали боевыми гранатами подвалы, где люди пытались укрыться с детьми.

Власть РФ предала своих восемнадцатилетних солдат, бросив их в пекло, толком не обучив военному делу. Власть РФ предала чеченских повстанцев, которые неоднократно предлагали условия мира. Власть предала мирных жителей.

Саид Тага, 60 лет, чеченец
Начало первой русско-чеченской войны застало меня на далеком Севере, за три с лишним тысячи километров от родного дома. Там я держал свой маленький бизнес по заготовке и переработке древесины. Напряженная политическая обстановка между Чеченской Республикой и Москвой, которая продолжалась уже несколько лет после распада СССР, конечно, откладывала в душе грустный оттенок и было предчувствие надвигающейся катастрофы.

В начале 90-х наш народ, по своей природной наивности приняв за чистую монету брошенный Ельциным авантюрный клич про суверенитет, взял курс на создание своего независимого государства. Казалось, наконец-то сбылась многовековая мечта моего народа о свободе, и наступил тот долгожданный исторический момент, когда представилась возможность вырваться из цепких когтей Российской империи.

Но оказалось, что это был просто очередной дешевый лозунг. Политики, которые, спекулируя на принципах демократических преобразований, пришли к власти, быстро облачились в имперскую тогу и обнажили свою антинародную сущность. Это наглядно проявилось, когда цинично расстреляли парламент в Москве. А после этого принялись за регионы, где первым камнем преткновения была Чеченская Республика, которая посмела бросить вызов самому центру. Конфронтация между Грозным и Москвой с каждым днем нарастала и грозила выйти из-под контроля. До последнего хотелось верить, что воинствующие политики с обеих сторон образумятся и не допустят кровопролития.

Но когда кремлевские «ястребы войны» 11 декабря 1994 года приняли решение о вводе войск в Чеченскую Республику Ичкерию (так называлось непризнанное государство, независимость которого была объявлена в июне 1991 года. — И. А.), стало ясно, что войны не избежать. По центральному телевидению начали демонстрировать, как огромные бронетанковые колонны с нескольких направлений входили в республику, и сообщали о первых боестолкновениях. Это уже означало, что война, которую я даже мысленно старался не допускать, развернулась.

На душе было очень тревожно, ведь дома у меня была семья с малолетними детьми и родственники. Поэтому, бросив все свои дела, я спешно рванулся домой. 17 декабря 1994 года наш самолет приземлился в Махачкале — прямых сообщений до нашей республики уже не было. Нас было четверо мужчин, которым надо было добираться до Чечни. Никто из таксистов не хотел разговаривать, когда узнавали, куда надо ехать. В конце концов на свой страх и риск согласился один чеченец-аккинец из Дагестана. Перед границей с Чеченской Республикой федеральная трасса Баку — Ростов была перекрыта бронетехникой. Офицер, который долго и пристально рассматривал наши документы, с усмешкой спросил:

— Что, воевать едете?

— Нет, мы едем защищаться — это вы едете воевать, — ответил я.

— Ну-ну, где же ваше оружие, защитники? — ехидно усмехнулся он вновь.

— На той стороне, — сухо ответил я.

После тщательной проверки нас пропустили. Офицер, возвращая мой паспорт, процедил сквозь зубы: «До встречи!» Не могу знать, жив ли этот вояка или нет и помнит ли наш короткий диалог, но знаю точно, что встреча ему и ему подобным была организована очень горячая.

Было 3 часа ночи, когда я добрался до дома в Гудермесе. Там никого не было, оказалось, семья уехала в горы к моим родителям. Вокруг стояла гнетущая тишина, ни людей, ни света, лишь вдалеке слышались глухие разрывы и гул пролетающих самолетов.

Потом наступило 31 декабря, начался бесславный штурм Грозного. Помню, как от мэрии города Гудермеса один за одним отходили автобусы в пылающий Грозный. В них были и стар и млад, мужчины с одними кинжалами и берданками рвались в осажденный Грозный. Некоторые несли ящики с бутылками зажигательной смеси наподобие «коктейлей Молотова». Не успевал автобус подъехать, как его моментально заполняли, и он отъезжал. А что было потом — это весь мир знает.

Так началась первая русско-чеченская война, которая с позором была проиграна российской стороной. Бездарные генералы и политики стараются оправдать свое поражение, ссылаясь якобы на то, что у чеченцев была мощная армия из наемников разных национальностей и мощные оборонительные заграждения. На момент начала войны не было никакой армии, никаких оборонительных линий и прочее. Был лишь мощный национально-патриотический дух народа, который встал на защиту своей родины и свободы. Стихийно и повсеместно буквально в одночасье возникали повстанческие отряды, которые вступали в бой с во сто крат превосходящими силами, как в количестве, так и в вооружении. Огромная заслуга тогдашнего руководства Чеченской Республики была в том, что оно оперативно сумело объединить эти отряды, взять над ними руководство, выработать общую стратегию и координировать их дальнейшие действия.

Все еще живы в памяти картины варварски разрушенного Грозного и дотла сожженных поселений. Геноцид, учиненный в Самашках, в Алды, в Комсомольском и других местах. Об одном таком чудовищном преступлении, где мне пришлось стать невольным свидетелем, хочу напомнить вкратце.

23 апреля 1995 года в оккупированном Гудермесе русскоязычные жители города праздновали Пасху. В центре города было оживленно, в основном были празднично настроенные православные жители. Неожиданно в полдень вдрызг пьяная солдатня, которая с утра шаталась по городу в поисках спиртного, устроила беспорядочную стрельбу. Чудовищная бойня продолжалась почти 4 часа — в ход было пущено не только стрелковое оружие, но и гранатометы. С близлежащих сопок начали обстреливать центр города артиллерия и прилетевшие откуда-то боевые вертолеты.

Итог этой бойни: убито до двух десятков мирных граждан и множество раненых. Почти 90 процентов убитых — русские граждане города. Это была настоящая кровавая Пасха, устроенная так называемыми освободителями.

Власть быстро и бессовестно списала это чудовищное преступление на чеченцев, объявив, что якобы чеченские боевики совершили эту вылазку. С тех пор это преступление предано забвению и нигде больше не упоминается. Но многие знают и помнят об этом, хотя и молчат. Я знал лично нескольких человек, которые были убиты в тот день.

Вслед за первой войной в конце 1999 года началась вторая русско-чеченская война, которая была намного страшнее предыдущей. Эти две войны принесли много горя и страданий всем гражданам Чеченской Республики. Горькие плоды тех войн мы пожинаем по сей день. Нет такой семьи в Чечне, которую смерть обошла бы стороной. Вкусила по полной программе горечь утрат и наша семья. В последующем мне и моей семье пришлось покинуть свой дом, а в настоящее время нам приходится перебиваться на чужбине. Таких, как я, тысячи, которые потеряли свою родину, дом, близких и здоровье. Мы все помним и ничего не забыли!
Добро всегда накажет Зло, поставит его на колени и жестоко убьет.

Аватара пользователя

Автор темы
Андрей Эдельвейсс
Трактирщик
Сообщения: 8358
Зарегистрирован: 29 май 2015, 19:55
Награды: 5
Откуда: СССР
Род занятий: колымим
:
модератор За активное участие За творческий вклад За лучший совет
Благодарил (а): 1146 раз
Поблагодарили: 2445 раз
Status: Не в сети
Honduras

Сообщение Андрей Эдельвейсс » 04 янв 2019, 12:43

Добро всегда накажет Зло, поставит его на колени и жестоко убьет.

Аватара пользователя

Автор темы
Андрей Эдельвейсс
Трактирщик
Сообщения: 8358
Зарегистрирован: 29 май 2015, 19:55
Награды: 5
Откуда: СССР
Род занятий: колымим
:
модератор За активное участие За творческий вклад За лучший совет
Благодарил (а): 1146 раз
Поблагодарили: 2445 раз
Status: Не в сети
Honduras

Сообщение Андрей Эдельвейсс » 04 янв 2019, 13:50

Добро всегда накажет Зло, поставит его на колени и жестоко убьет.

Аватара пользователя

Автор темы
Андрей Эдельвейсс
Трактирщик
Сообщения: 8358
Зарегистрирован: 29 май 2015, 19:55
Награды: 5
Откуда: СССР
Род занятий: колымим
:
модератор За активное участие За творческий вклад За лучший совет
Благодарил (а): 1146 раз
Поблагодарили: 2445 раз
Status: Не в сети
Honduras

Сообщение Андрей Эдельвейсс » 08 апр 2019, 10:06

Избранные цитаты
из книги "ООН в Азии и Африке.Воспоминания российских офицеров-миротворцев".

Питание в Анголе мы организовывали сами. Закупали на рынке все необходимые продукты, картошку, мясо и прочее, Поваров у нас не было — готовили сами. Например, на обед варили суп — и в этот суп кидали всё, что только могли, варили в большом котле и только таким супом в обед прекрасно наедались.

Самым лучшим считался бразильский госпиталь. Долгое время он базировался в Луэне, на востоке страны. Бразильцы лечили очень хорошо. И кроме всего прочего, они замечательно делали зубы. У нас чуть ли не половина отряда специально летала к ним ставить пломбы.

У меня за командировку в Анголу, 1986 — 1988 гг., было четыре действительно тяжёлых малярии, мне тогда хорошо досталось. А в Мозамбике зацепила одна малярия, я её фактически на ногах перенёс.

Один старый местный португал сказал: среда и суббота минимум по сто грамм всего, что горит, и желательно покрепче; джин, виски, водка, вино, «капороте» местная... кроме пива, потому что от него толку нет. Это на 90% помогает, чтобы малярия не успела развиться или протекла в лёгкой форме.

В Луанде происходили иногда конкретные грабежи ооновцев. Люди, которые носили оружие, днём были полицией, а вечером — бандитами. Пытаться им что-то объяснять было просто бесполезно, они без слов ствол в живот тыкали и все. Я уже не раз говорил, и ещё скажу, что в Африке цена человеческой жизни — даже не копейка и не ноль, а где-то минус пять.

Полиция подошла, естественно, задали вопрос, кто такой, документы? А он ID карту свою хранил в портмоне. Достал портмоне — полицейский просто выхватил у него этот портмоне, вытащил ID карту, отдал ему, а портмоне — себе в карман. А там четыреста долларов было.

Когда некоторые говорят про советскую бюрократию, так и хочется ответить, что эти люди ооновской бюрократии не видели! Но что было для нас, славян, хорошо — бюрократия у них была прямая и тупая.

С украинцами у меня со всеми были хорошие отношения, тем более что я по-украински говорю свободно. У них одно время было требование, чтобы в их штабе говорили только по-украински — ради Бога, по-украински так по-украински!

Один из офицеров был капитан Тарик, бангладешец. Когда мы с ним познакомились, он очень удивился, что я говорю на бенгали, а когда я через какое-то время написал ему записку, он вообще обалдел, то ли от ужаса, то ли от счастья! Звонит мне: «Игорь, это ты написал?» «Я». «Не может быть! А приходи ко мне». Я пришёл, и он просит: «А покажи, как ты пишешь».

На день Победы болгары скинулись по двадцать долларов, вручили мне деньги. Болгар в итоге набралось человек пятнадцать. Дальше я пошел к словакам, они тоже глупых вопросов не задавали, сразу скинулись по 20 долларов. Пригласил румын — начальника медслужбы и начальника отдела кадров, они оба в Союзе учились. Венгры сказали: нет, это не наш праздник! Потом, правда, всё равно пришли.

У французов была форма с обрезанными рукавами и такие шортики, почти как трусы, потешно смотрелось.

Европейцы панически боялись быть обвиненными в дискриминации, расизме, неполиткорректности. На это, если честно, иногда было просто противно смотреть, как европейцы буквально лебезили перед неграми или азиатами. А темнокожие — особенно местные, ангольцы — пользовались напропалую. Это было, конечно, очень и очень неприятно.

Великая песчаная стена практически от Мавритании до Алжира. Её марокканцы строили, если не ошибаюсь 18 лет. Это грандиозное инженерное сооружение. На ней везде были боевые точки, танки, пушки, гаубицы 105 мм, стояли гарнизоны. Минные поля со стороны Мавритании. Высота до 4-х метров на севере, до 1 метра на юге.

У меня английский был не беглый и мне один англичанин сказал — Алекс, не езди с американцами и неграми — они тебя научат не тому английскому языку, а езди со мной, будем беседовать на английском.

Полгода питались американскими сухими пайками, порядка 13 видов. Рыба, гуляш. Но это всё на карбиде. Как откроешь, зальёшь водой, сразу само разогревается. Разные шоколадки вроде Сникерса. Первые дни интересно поесть, потом не лезет в глотку никак. Всё консервировано до такой степени, чтобы не портится даже в пустыне без холодильника. Скорее всего, натурального в сухпайках не было ничего.

Один наблюдатель раз побрился местной водой из колодца и у него на следующей день образовалась огромная корка на подбородке и его отправили в госпиталь в Испанию.

У нас был майор с арабским языком из Новороссийска. Он три раза подрывался и его перестали брать на патрулирование. Так и сказали «ловец мин». Пусть сидит на радиоперехвате и никуда не ездит.


Снимал фотоаппаратом маленькие дыньки — едва ли не единственное растение в пустыне. Они жёлтенького цвета. Я смотрю в объектив и вижу мина стоит и тоже жёлтого цвета. Я подозвал француза — смотри. Ну — дынька. Смотри. Ой мина! Мы стали смотреть — а мины везде.

По 180 дней в пустыне служили все страны, кроме Китая и России. Я там пробыл один год и десять месяцев. Выдерживали такую службу только мы и китайцы.

Везде в ооновских структурах состав такой, что там присутствуют представители различных спецслужб. Особенно этим грешил Китай. Китайские военные — это тотальный сбор разведывательных данных. Буквально каждый из китайских военнослужащих ООН был обязан сделать что-нибудь полезное для отечественной спецслужбы.

Когда я служил уже на марокканской стороне — там у них всё цивильно, так у командира батальона по штату есть личный денщик и личный повар.

Натовские вертолёты Газели и Чинуки вскоре прекратили почти полностью все полёты, потому что не выдержали с нами конкуренции. Они летали лишь эпизодически. Максимум каждая Газель сделала по пятъ-шесть вылетов и сломалась. А Чинук летал вообще очень редко. В непогоду и ночью они не летали вообще. А для нас пределов по погоде не было. Это производило впечатление на всех. Наши Ми-17 и Ми-26 садились на любую почву. Искусство экипажей было потрясающее.

Кхмеры — это по жизни генетически уставший народ. Народ добрый, трудолюбивый, механический, в чём-то даже талантливый, но уснувший, потерявший способность к изменению, который ничего не хочет от этой жизни несмотря на всё их бывшее величие. Но их можно понять — один режим Пол Пота и Йенг Сари что с ними сделал. Фактически это народ, который не раз за свою историю переломали через колено.

На огромном шестимоторном Ан-124 Руслан их батальон сделал прямой перелёт из Монтевидео до Минеральных вод для дозаправки и через час оттуда вылетел до Пномпеня. И они рассказывалиоб этом перелёте как о величайшем приключении, были конечно впечатлены мощью техники. И надо иметь в виду, что незадолго до этого в Уругвае правили генералы, был правый антисоветский режим и русских они представляли там в качестве людоедов.

Уругвайский батальон и русские экипажи жили в Сутренге душа в душу — вместе напивались в свободное время, вместе устраивали походы по борделям. Даже лучше чем с итальянцами которые появились там позднее.

Польская транспортная рота на старых грузовиках "Стар-266". Ужирались в доску. Между гостиницей и аэродромом я ездил 12 километров на велосипеде. И когда появлялся на горизонте "Стар" — я сразу сруливал с дороги. Ни разу трезвым я ни офицера, ни солдата поляка я там не видел. Мы далеки до них в смысле выпивки.

В Сонг Треке была медицинская индийская рота. Исключительно качества, великолепная тропическая медицина. Все транспортные средства — только индийского производства, всё оборудование — индийское, все лекарства только индийского производства, то есть они были в хорошем смысле индийские националисты.

У индусов строгое понятие флага, дисциплина. Чистая и опрятная форма. Очень дисциплинированная и привлекательная на вид армия. Я, конечно, не знаю как они действуют в реальных боевых действиях, но что касается медицинского обеспечения, то оно было очень хорошим.

У пакистанцев шариат, строгое следование исламским законам, было лишь для рядового и сержантского состава. А пакистанские офицеры резвились вовсю, по полной программе — бордели, выпивка.

Когда я приехал в 1992 году в Пномпень это был город-призрак, руины. Уже в 1993 году это был город белых вилл, небоскрёбов и автомобильных пробок. Каждую копейку, которую ооновцы там потратили, на месте кампучийцы использовали для собственного развития. А в Конго ооновская компания никакой пользы экономической не принесла. То есть конголезцы всё раздербанили и всё прожрали, хотя туда были влиты миллиарды долларов.

С 2001 г. работаю в Африке в бывшем Бельгийском Конго (ДРК). Леса там пустые, всю живность местное население перебило. Осталось очень мало кабанов, нет крупных антилоп, остались размером с кошку. Выжили лишь крупные обезьяны полухищные, которые стали охотится на всех, в том числе и на чёрных. Например, если стадо павианов увидит негра в лесу, она его растерзает.

Обезьян африканцы вялят с солью на солнце и потом вместе с пальмовым маслом поедают. Там у более-менее проезжих дорог стоят десятки частных кухонь, можно в любом месте остановиться и поесть. Но надо внимательно выбирать, чтобы вместо куска антилопы с рисом и фасолью не нарваться на обезьяну.

Бегемоты поменяли свои повадки и, в отличие от национальных парков Танзании или Кении, стали исключительно агрессивными, исключительно осторожными, их там осталось очень мало, но те кто выжили — начали целенаправленно нападать на негров, и не только на лодки, но и выходят на землю убивать.

Для чёрных теперь бегемот хищник свирепей крокодила. Потому что от крокодила можно хоть по суше убежать. Но если бегемот увидел негра — он попытается довести дело до конца, как и носорог.

От Атлантики до реки Касаи свыше тысячи километров живут Киконго. Они резко отличаются от остальных конголезцев тем, что себя считают солью земли, великолепными управленцами и религиозными деятелями, продвинутыми идеологами, которые, как правило, после получения европейского образования не сходят с ума и не превращаются в нечто неуправляемое (в отличие от катангистов, например).

Церковь Симона Кимбанго считает его вторым происшествием Христа на землю и третьего пришествия не будет. Дескать, Симон Кимбанго — второй Христос. Церковь идеологически исключительно хорошо организована. Сами чёрные, по моему мнению, не способны додуматься до такой изощрённой гебельсовщины, здесь очевидно использование каких-то внешних ресурсов.

Сама церковь имеет острую национально-социалистическую направленность. Люди организованы по образцу колхозов и совхозов, фанатично преданы труду и этот фанатизм поддерживается пропагандой и военной дисциплиной. Буквально до ходьбы строем и до военных парадов без оружия.

Выгодно там работать лишь со своей техникой и со своим транспортом и со своими механиками. На хорошем топливе с контролем за качеством горючего, иначе негр ухаидакает новый грузовик за три месяца. Старые грузовики западногерманского производства 50-х 60-х годов, Магирус, МАН, Мерседес, ещё десять лет назад были на ходу, но теперь полностью пришли в негодность. Вольво просто не пошли — очень чувствительная гидравлическая система и не выдерживает местного климата.

Китай недавно им поставил БТРов и грузовиков Джефан очень большое количество, но практически вся техника через год пришла в негодность, и образовалось огромное кладбище металлолома. Китайское оружие — это не оружие, это лишь внешняя имитация советского оружия. И видели бы вы, до какого состояния конголезец может довести автомат Калашникова... У него нет приклада, прицела, нет цевья — только рожок и затвор.

Наши самолёты появились там в 1992 году. Работают в основном отставные советские военные лётчики. Летают по одному пилоту вместо двух, и без механика. Старые дядьки, им за 50 лет каждому. Очень компетентные. Белорусы, украинцы, русские прибалты, русские. Механики тоже наши. Там все экипажи сборные, из разных стран бывшего СССР. Они все друг друга знают, и советский дух, советское братство осталось.

перспектива в ДРК за старыми Ан-2, причём перспектива исключительно велика. Идеален и по стоимости и по обслуживанию. Удобно обслуживать золотые прииски, связывая их с провинциальными центрами. Конкуренции со стороны других самолётов нет, а потребности в быстрых и дешёвых перевозках — большие. Вертолёты летают наши Ми-17. Но летают только ооновцы, потому что они много жрут горючего. Местные военные лётчики перестали летать, потому что всю свою технику практически угробили. Я могу смело назвать их все вооружённые силы отсутствующими.

90% офицеров ООН не англоговорящие, приезжают с таким ужасным английским! Я думал, это у меня плохой язык, а они у меня учились…Ирландцы приезжали с жутким жаргонным английским языком. Французы не любят учить английский.

В ооновских миссиях существует неприкрытый протекционизм индусско-пакистанско-бангладешских представителей. Нарушаются все принципы баланса представителей в штабных структурах. Если один попал в штаб, он вытащит всех туда, нарушая все принципы. Уровень развития очень невысокий, умения работать нет. Ну и, естественно, взяточничество процветает.

Русский, попав в штаб ООН, старается соблюдать баланс наций, справедливость, пытается вести работу. Эти же думают только о себе и о своём кармане. Если же попадают в штаб чёрные, то это всё — работа завалена. Они ленивы, ничего не желают делать, только извлекать выгоду из своего положения.

Австрийцы очень хорошие, коммуникабельные. Обычно приезжают люди 40-50 лет, преимущественно в звании майора. Полковник у них очень высокое звание. Подполковник — на уровне нашего генерала. Умные, очень любят поговорить. У них чёткая организация.

Единственно, кто откровенно враждебно к нам относился — хорваты, это очень чувствовалось. Хотя постепенно, в процессе общения, мы и с ними нашли общий язык. Но они мне не понравились. Это всё результат пропаганды. Они все участвовали в гражданской войне в бывшей Югославии, они все — убивали. У меня было чувство опасности в отношениях с ними. С удовольствием рассказывали, как убивали сербов. И пытались распоряжаться, командовать. Приходилось их очень часто ставить на место.

Если кто соблюдает ооновские законы — это русские. Да, они могут выпить, подебоширить, но они бесхитростны, откровенны. Совсем не коварны, как пакистанцы, индусы, латиносы. Эти вообще будут тебе улыбаться, будут хорошими, пока не закончилась последняя капля в бутылке. Бутылка закончилась, он отворачивается и вообще тебя знать не знает. У них извращённое сознание. Абсолютно ненадёжная нация.

Украинцы были только один раз — экипаж на Ан-26, перевозили что-то. К нам относились, как к чужим. Они считают, что они — отдельная нация. Мы пытались с ними контачить, но они держатся обособленно. Ну мы и не навязывались.

Уровень развития в Конго — на уровне ребёнка пяти или шести лет от роду. То есть глубоко эгоистичные люди, которые требуют постоянных подачек от старшего взрослого дяди — белого, а работать местные африканцы не умеют и не хотят.

Западневропейцы, чувствуя за собой синдром вины за колониальное прошлое, идут навстречу местным, чем-то помогают. У русских такого синдрома нет, негры нас постоянно путают с западноевропейцами, и пытаются вести себя с нами так, как с ними. И когда им русские откровенно говорят, что «мы не будем себя вести как западноевропейцы или как американцы», местные начинают обижаться, у них отношение к русским негативное. Они нас сильно не любят, поскольку мы их посылаем вежливо куда подальше и не даём никаких подачек.

Правительство ДРК до сих пор ссылается на колонизаторов, дескать, из-за них такая нищета в стране, якобы те не заботились о населении. Страна уже 50 лет как независима, но её правители продолжают валить вину на бельгийцев, хотя те оставили им страну в отличном состоянии.

То, что сейчас там творится — это нельзя назвать экономикой. Армия охраняет наиболее ценные месторождения и правительство ждёт, чтобы кто-то пришёл из-за рубежа и бесплатно начал добывать ископаемые, построил бы заводы, а они ничего не делали бы, а лишь получали часть прибыли.

Я служил в ДРК с военными наблюдателями из Мали, Ганы, Нигера и Нигерии. По три-четыре представителя от каждой страны. Большинство из них — глубоко нечестные люди, глубоко непрофессиональные, совершенно необразованны, всячески пытаются избежать какой-либо работы. Всё сваливают на белых офицеров. Даже в патрули отказываются ездить. Месяцами сидят в офисах и ничего не делают.

Негры могут своего товарища-офицера из африканской страны элементарно обокрасть, подставить, ограбить. Могут у любого взять в долг деньги и потом не отдать, сказав «ничего ты мне не давал». Собирать деньги на питание и ничего не покупать, а деньги прикарманить. Всё время пытаются обмануть других. Для негров всё это — нормально.

Для африканцев обворовать друг друга это — нормально. Это, кстати говоря, одна из причин вопиющей бедности в экваториальной Африке. Они прямо говорят, что мы, африканцы, сами друг другу не верим. Для них нормально и привычно друг друга обманывать. Очень странная психология. Поэтому у них такая всеобщая продажность. Исправить это нельзя, и напрасно они надеются, что могут побороть коррупцию.

Был у нас капитан из Нигера, Сомено Мани. Откровенный расист. Откровенно высказывал своё мнение что вырезал бы всех белых. И русские виноваты, поскольку помогали им только оружием (а о сотнях заводов и фабрик, построенных СССР в Африке, почему-то не вспоминал), чтобы африканцы потом воевали друг с другом. И ненавидел нас, потому что, как он объяснял, русские тоже белые, и они поставляли оружие бесплатно, чтобы негры друг с другом воевали.

Чёрные африканцы нарушают все законы ООН. У нас служил из Мали дедушка-негр 1918 года рождения. Ему было 92 года, хотя в правилах ООН чётко написано: офицеры в возрасте до 50 лет. Подделал документы и сказал, что ему 58 лет. Он вообще ничего не делал. Часто у него не было сил даже дойти до офиса. Постоянно засыпал. Все обязанности он сваливал на нас — дескать, он старенький, ничего делать не может.

Майор Сиди Канте, престарелый полковник из Мали. Почти не знал английского. Главная задача — избежать патруля и какой-либо работы. Большой любитель очень молодых женщин, платил им. Знал русский, но скрывал.

Восемь лет учился в СССР, и делал вид, что не понимает по-русски. Но я ему создал ряд ловушек доказывающих, что он по-русски понимает и говорит. Как минимум закончил не только военное училище, но академию им. Фрунзе.

Как правило, европейцы находятся в военных миссиях ООН для массовки, их немного. И, как правило, именно их отправляют в самые дальние точки, в самые горячие точки, в самые тяжёлые для службы места. А все негры, индусы, пакистанцы и бангладешцы стараются найти себе места полегче, побезопаснее. Особенно в штабах кругом засилье паков, индусов и бангов. То есть задача — не подвергать себя риску и спокойно уехать домой.

Меня поразили четыре парагвайца; офицеры абсолютно без знания английского языка. То есть шло сплошное нарушение законов и правил ООН. У них процветало поголовное каждодневное пьянство, погоня за любовными утехами с местными женщинами и полный непрофессионализм. Ничего не знают, ничего не умеют.

Парагвайцы поразили своей необразованностью и полным незнанием английского. Для них миссия — приятно провести своё время и не работать.

Были у нас уругвайцы. Они более-менее образованы и знали правила ООН, но и то, потому что служили до этого в миссии ООН в Западной Сахаре.

Я сам преподаватель, я знаю, кто такие преподаватели и кто такие профессора и, по моему мнению, китаец не был похож на профессора. Он задавал слишком много вопросов, пытался мне в душу лезть. Скорее всего, военный разведчик с легендой профессора. Почти всегда можно распознать человека, работающего на разведку или на иную спецслужбу по количеству и качеству вопросов, которые он задаёт.

Эмиграция из Африки скоро приведёт к войне в Европе. Французы (по их словам) страшно ненавидят арабов и негров во Франции, а поскольку французы — нация сильная и жестокая, они и арабов и негров перебьют с очень большим удовольствием.
Добро всегда накажет Зло, поставит его на колени и жестоко убьет.

Аватара пользователя

Владимир
Постоялец
Сообщения: 3644
Зарегистрирован: 22 апр 2016, 13:41
Награды: 1
Откуда: Россия
Род занятий: вольнонаёмный
:
модератор
Благодарил (а): 1102 раза
Поблагодарили: 989 раз
Status: Не в сети
Russia

Сообщение Владимир » 08 апр 2019, 15:02

Андрей Эдельвейсс писал(а):Источник цитаты Китайское оружие — это не оружие, это лишь внешняя имитация советского оружия

Это радует.
Всё может быть и быть всё может
Но лишь того не может быть
Чего быть может быть не может
Хотя и это может быть" (с)

Аватара пользователя

Автор темы
Андрей Эдельвейсс
Трактирщик
Сообщения: 8358
Зарегистрирован: 29 май 2015, 19:55
Награды: 5
Откуда: СССР
Род занятий: колымим
:
модератор За активное участие За творческий вклад За лучший совет
Благодарил (а): 1146 раз
Поблагодарили: 2445 раз
Status: Не в сети
Honduras

Сообщение Андрей Эдельвейсс » 09 апр 2019, 22:44

Как американские солдаты зверствовали во время войны
7 апреля 2019

О зверствах гитлеровцев и японцев в годы Второй мировой войны написано очень много. С первыми все ясно – нацисты, люди с одурманенным сознанием, а вторых на Западе традиционно подавали как «дикарей», не признающих морально-нравственных норм христианской цивилизации. Мол, что с них взять, с японцев то?

Надо сказать, что воины Страны восходящего солнца действительно отличались чрезмерной жестокостью даже по военным меркам. Самые страшные военные преступления творили даже не гитлеровцы в Восточной Европе, а японцы на территории оккупированного Китая. Ужасы нацистских лагерей меркнут по сравнению с тем, что и в каких масштабах вытворяли самураи. Например, не являются секретом многочисленные случаи каннибализма со стороны японских солдат и офицеров.

Как американские солдаты зверствовали во время войны

Известен случай, когда генерал-лейтенант Есио Татибана, «перебрав» во время торжественного обеда офицеров, приказал обезглавить двух пленных американских летчиков. Из их печени сделали сукияки, которое съели сам генерал Татибана и старшие офицеры базы.

В феврале 1945 года история повторилась. На этот раз Татибана приказал солдатам принести печень недавно расстрелянного военнопленного, который был уже закопан. Добытую из свежей могилы печень пожарили и подали к столу. Генерал-лейтенант Татибана стал одним из самых высокопоставленных японских военнопленных, осужденных и приговоренных к смертной казни за каннибализм.

О подобных выходках японцев, впрочем, было всегда известно. Жители Страны восходящего солнца – люди другой культуры, для которой не характерно наше восприятие жизни и смерти, дозволенного и недозволенного. Попавший в плен чужеземец для японского самурая – не человек. Его можно зверски пытать, казнить, даже съесть.

Но если быть справедливым, то до конца. Американские и британские военнослужащие творили не меньшие мерзости по отношению к японцам и к коренному населению азиатских территорий. И им, мягко говоря, оставалось совсем чуть-чуть до самурайского каннибализма.

Так, летом 1944 года в Соединенных Штатах разразился настоящий скандал. Средства массовой информации сообщили, что президент США Франклин Рузвельт получил в подарок от демократа Фрэнсиса Уолтера ножик для открывания корреспонденции, изготовленный из плечевой кости японского солдата. И Рузвельт, что интересно, подарок с радостью принял.

Когда о событии сообщили американские газеты и в адрес президента посыпались обвинения в бесчеловечности со стороны оппозиционных политиков и церковных деятелей, Рузвельт поторопился откреститься от подарка. Пресс-секретарь сообщил, что глава государства вернул подарок назад и порекомендовал похоронить нож из кости и больше не преподносить ему подобные сувениры. Но если бы шумихи не было, Рузвельт преспокойно бы вскрывал письма предметом, некогда бывшим плечевой костью японского солдата.

То, что ножик из кости японца подарили президенту страны, свидетельствует о том, что никто из американских военнослужащих не считал изготовление подобных предметов чем-то вопиющим. Известно, что американские военнослужащие считали вполне нормальным отрезать японским солдатам уши и прикреплять их к ремням, делать ожерелья из зубов. Встречались и еще более жуткие случаи изготовления сувениров из отрезанных голов японских солдат. Ведь для американских, австралийских, британских солдат японцы точно так же, как и белые для японцев, не считались людьми.

В те годы на Западе расизм цвел пышным цветом и хотя США и Великобритания сражались против гитлеровской Германии, взгляды многих американских и британских военных прекрасно укладывались в нацистские идеологические схемы. Англосаксы точно так же верили в высшие и низшие расы, считали всех неанглосаксов и тем более неевропейцев и небелых, ниже себя по уровню развития.

22 мая 1944 года в одном из популярных американских журналов в рубрике «Фотография недели» появилось фото молодой американки, позирующей на фоне черепа, принадлежащего японскому солдату. Фотография сопровождалась текстом, повествующим о том, что лейтенант ВМС США пообещал два года назад своей 20-летней невесте Натали Никерсон голову японца. И вот Натали дождалась подарка – ей прислали череп японца, на котором стояли подписи ее возлюбленного и 13 его друзей, а также были начертаны слова: «Это хороший японец – мертвый японец, взят на берегу Новой Гвинеи». Натали назвала череп Тодзё – в честь Хидэки Тодзио, в то время возглавлявшего японское правительство.

Конечно, ряд представителей общественности возмутился чрезмерной жестокостью американского военнослужащего. Но лейтенант отделался выговором от вышестоящего командования. И это неудивительно – отправка черепа в подарок была невинной шалостью по сравнению с тем, что вытворяли американские солдаты с японскими военнопленными. Конечно, людей американцы не ели, но уши и пальцы отрезали «на сувениры» только так.

Но жестокость американские солдаты проявляли не только по отношению к военнопленным. Когда Япония проиграла Вторую мировую войну и на территорию Страны восходящего солнца вошли американские войска, их военнослужащие начали вести себя как самые настоящие оккупанты, которым не писан никакой закон. Командование смотрело на «подвиги» солдат и сержантов американской армии сквозь пальцы.

Только в префектуре Канагава за первые 10 дней пребывания на ее территории американских войск было зафиксировано 1336 случаев изнасилований японок американскими военнослужащими. При этом солдаты армии США не брезговали даже старухами и не гнушались насиловать девочек-подростков. Изнасилования и грабежи мирного населения стали обычным делом. И, надо отметить, Япония до сих пор страдает от американской оккупации. Со времени окончания войны прошло почти 75 лет, но все эти десятилетия американские войска находятся на территории Страны восходящего солнца. И не одно поколение американских солдат ведет себя в японских префектурах как оккупанты.

Не случайно жители Окинавы настаивают на том, чтобы убрать с территории острова американские военные базы. Солдаты армии США регулярно совершают уголовные преступления против местного населения. Одни из наиболее распространенных преступлений – изнасилования, хотя нет недостатка и в проститутках, но американским солдатам хочется «посвежее». Поэтому и нападают на совсем юных девушек.

Один из самых вопиющих случаев имел место на Окинаве в 1995 году – спустя пятьдесят лет после войны. Двенадцатилетняя японская школьница была похищена, избита и изнасилована тремя американскими военнослужащими – военным моряком и двумя морскими пехотинцами. Тогда на акции протеста против присутствия американских войск вышли более 90 тысяч японских граждан. В результате американские власти просто не смогли не отреагировать. Виновные в изнасиловании военнослужащие были арестованы и осуждены. Один насильник получил 6,5 лет лишения свободы, двое других – по 10 лет лишения свободы. Но никто из них не отсидел срок «от звонка до звонка». Все они были освобождены досрочно. И это – лишь один из подобных случаев, а сколько таких страшных историй вообще остаются неизвестными из-за нежелания родных и самих жертв изнасилований сообщать о столь неблаговидных действиях.

Но с японцами все понятно – американцы никогда не считали азиатов равными себе. Однако и в Европе, где американские войска действовали после открытия «второго фронта», ситуация также складывалась не лучшим образом. Сейчас на Западе модно приписывать советским солдатам самые разнообразные преступления и зверства на территории Восточной Европы.

Конечно, война – не время для сантиментов. Многие солдаты были преисполнены ненависти к гитлеровцам, творившим ужасающие зверства на советской земле. Что должны были чувствовать солдаты и офицеры, чьи семьи погибли под бомбежками? А солдаты и офицеры еврейской национальности? Были и просто мародеры и криминальные элементы – будем откровенны, в воюющих армиях они тоже встречаются и в довольно немалом количестве. Но все же Красная Армия вела себя на оккупированных территориях Германии не в пример лучше, чем немцы и их союзники в России.

Критикуя советские войска за имевшие место преступления против гражданского населения, Запад стыдливо молчит, когда речь заходит о том, что творили американские, британские и французские солдаты в Италии и Германии. Известно, что 443 американских солдата, включая 198 афроамериканцев, были приговорены после войны к расстрелу и повешению за военные преступления, совершенные на территории Европы. Конечно, что такое несколько сотен военнослужащих, если учесть, что в боевых действиях на территории Европы принимали участие миллионы солдат и офицеров западных армий! Но ведь и подавляющее большинство преступлений также остались нераскрытыми.

Когда заходит речь о преступлениях против мирного населения, западная пресса и историки обычно пытаются свалить основную вину на марокканцев из французской армии и другие колониальные части, комплектовавшиеся африканскими и азиатскими «дикарями». Действительно, марокканцы наводили настоящий ужас на жителей итальянских городков и деревень, вблизи которых они оказывались. Но не меньшими зверствами отличались и сами британцы или американцы.

Американские войска появились в Западной Европе после высадки в Нормандии, которая сопровождалась жестокими расправами над попавшими в плен немецкими солдатами. Отмечались и случаи мародерства, например американские солдаты могли отрезать убитым немцам пальцы, если не могли стащить с них обручальные кольца. Отрезанные уши на шнурках как сувениры имели распространение и в американских частях, воевавших в Европе. Только здесь воспитанные и культурные представители западного мира резали уши уже не «чуждым» азиатам, а таким же белым европейцам – немецким солдатам и офицерам.

Находясь на территории Франции, многие солдаты американских войск считали, что француженки едва ли не обязаны «давать» освободителям то, чего давно лишенные женской ласки военные хотели больше всего. Но большинство француженок думало иначе и американские солдаты часто совершали сексуальные преступления насильственного характера. Иногда они просто убивали девушек.

Например, некий 29-летний Блейк Мариано, служивший в 191-м танковом батальоне американской армии, 15 апреля 1945 года напился коньяка в баре, после чего заставил 20-летнюю девушку вступить с ним в половую связь. Еще одну женщину, 41-летнюю Марту, Мариано просто застрелил за то, что у нее шли месячные. Третьей жертве Мариано было 54 года. Военная полиция вычислила преступника, после чего началось расследование. Мариано осудили и повесили по приговору военного трибунала.

Эпидемия изнасилований приняла такие масштабы, что генерал Дуайт Эйзенхауэр даже был вынужден ввести в экспедиционном корпусе смертную казнь за совершение данного вида преступлений. Как минимум 17 тысяч женщин стали жертвами изнасилований, совершенных американскими солдатами. Среди арестованных за изнасилования американских военнослужащих более половины составляли афроамериканцы, хотя в целом в строевых частях их было меньшинство по сравнению с «белыми» американцами. Это может говорить как о более низкой культуре афроамериканцев в то время, так и о тенденциозности американского военного правосудия, которым было проще судить «черных» солдат, нежели «белых».

Конечно, американское командование старалось пресекать акты мародерства и изнасилований, особенно когда они происходили не в Германии, а на территории той же Франции. Но многие американские солдаты, особенно под воздействием горячительных напитков, забывали о суровых мерах, предпринимаемых к насильникам, или не придавали им существенного значения. Поэтому мы и можем наблюдать на кладбищах американских военнослужащих на территории Европы отдельные кварталы могил – это похороненные насильники и мародеры, расстрелянные или повешенные по приговорам военных трибуналов.

Впрочем, Вторая мировая война давно прошла, а американские солдаты продолжали и продолжают творить беспредел в самых разных точках земного шара. Стоит ли говорить о том, как вели себя американские солдаты в Индокитае во время войны со Вьетнамом. Там политика геноцида вьетнамского населения поддерживалась на самом высшем уровне. Целые деревни сжигались американскими бомбардировщиками, попавших в плен партизан и даже просто мирных жителей жестоко пытали. Вьетнамская земля не скоро забудет, как десятилетиями ее терзали иностранные оккупанты.

Ирак, Югославия, Афганистан, Сирия, Ливия, Сомали… Много где умудрились отметиться американцы во второй половине ХХ – начале XXI вв. И везде они оставляли о себе недобрый след. Даже сейчас, в век информационных технологий, развитой системы защиты прав человека, американские солдаты совершили множество военных преступлений против мирного населения — в том же Ираке или Афганистане. Известны случаи изнасилований, совершенных американскими военнослужащими, причем в качестве жертв изнасилований часто выступали дети.
Автор:
Илья Полонский
Добро всегда накажет Зло, поставит его на колени и жестоко убьет.

Аватара пользователя

Владимир
Постоялец
Сообщения: 3644
Зарегистрирован: 22 апр 2016, 13:41
Награды: 1
Откуда: Россия
Род занятий: вольнонаёмный
:
модератор
Благодарил (а): 1102 раза
Поблагодарили: 989 раз
Status: Не в сети
Russia

Сообщение Владимир » 10 апр 2019, 08:12

Американцы - не войны. Убийцы, мародёры, каратели, но не войны. Вся их история тому доказательство. Брехуны к тому же.
Всё может быть и быть всё может
Но лишь того не может быть
Чего быть может быть не может
Хотя и это может быть" (с)

Аватара пользователя

Автор темы
Андрей Эдельвейсс
Трактирщик
Сообщения: 8358
Зарегистрирован: 29 май 2015, 19:55
Награды: 5
Откуда: СССР
Род занятий: колымим
:
модератор За активное участие За творческий вклад За лучший совет
Благодарил (а): 1146 раз
Поблагодарили: 2445 раз
Status: Не в сети
Honduras

Сообщение Андрей Эдельвейсс » 04 май 2019, 19:40

Изображение
Изображение
Изображение
Добро всегда накажет Зло, поставит его на колени и жестоко убьет.

Аватара пользователя

Автор темы
Андрей Эдельвейсс
Трактирщик
Сообщения: 8358
Зарегистрирован: 29 май 2015, 19:55
Награды: 5
Откуда: СССР
Род занятий: колымим
:
модератор За активное участие За творческий вклад За лучший совет
Благодарил (а): 1146 раз
Поблагодарили: 2445 раз
Status: Не в сети
Honduras

Сообщение Андрей Эдельвейсс » 12 окт 2019, 13:10

Пытали током, избивали, насиловали: выживший в тайной тюрьме СБУ об ужасах «работы спецов»
10.10.2019 17:30 8773
Пытали током, избивали, насиловали: выживший в тайной тюрьме СБУ об ужасах «работы спецов»
Эксклюзив Новостного агентства «Харьков»

Корреспондент Новостного агентства «Харьков» продолжает общаться с людьми, которым по воле украинских спецслужб прошлось оказаться в тюрьме и перенести ужасные пытки и издевательства. Ранее мы рассказывали уже две истории о подобных случаях.

ИСТОРИЯ №1 Избивали и прострелили ногу: страшная история харьковчанки, пережившей плен в СБУ

Мужчина из этой истории пожелал остаться анонимным, для материала мы назовем его Иван. Он не опасается преследования, ведь оно и так есть, не боится показать лицо на камеру – ему просто не хочется излишнего внимания к себе. Бывший военнопленный столкнулся со страшными вещами в своей жизни, прошел через них и теперь решил этим поделиться.

Родился мужчина в Таганроге, откуда переехал в Донбасс после свадьбы - его жена коренная дончанка. Для Ивана эта война началась 22 мая 2014 года, когда он лично наблюдал, как прибывшие военные (контролируемых олигархами) расстреляли блокпост ВСУ, задействовав при этом три вертолёта.

Пытали током, избивали, насиловали: выживший в тайной тюрьме СБУ об ужасах «работы спецов»

ИСТОРИЯ №2 «Любимая забава - угрожать, что расстреляют»: украинка рассказала о кошмаре у СБУ

«Сначала пошел в местный «Оплот» побывал под Снежным, - вспоминает Иван. – Тогда получил небольшое ранение и, так как почти не мог ходить, какое-то время работал водителем в Донецке. Позже предложили работу по ту линию фронта, я уехал. 22 января 2015 года ко мне пришли из СБУ…»

Экс-военнослужащий отказался сдаваться без боя, поэтому попытался отбиться. К гаражу, где было оружие, он добраться не смог из-за прицельного огня со стороны спецслужбы, но успел бросить в их сторону гранату – все спрятались и остались живы. Ивана и жену избили буквально до полусмерти, его кинули в машину и увезли в Волноваху. Позже мужчину перевезли в аэропорт Мариуполя, ту самую «библиотеку» под контролем «Азова», о которой только сейчас стало известно общественности. Через некоторое время он оказался в тюрьме СБУ и только после этого Ивана поместили в тюрьму.

«В СИЗО я провел почти три года. За все время надо мной было 43 суда – ни одного приговора. СБУ не могла и не смогла доказать мою причастность ни к чему», - уточняет Иван.

Пытали током, избивали, насиловали: выживший в тайной тюрьме СБУ об ужасах «работы спецов»

Он и все остальные заключенные активно подвергались пыткам со стороны украинских спецслужб: «Приходили хлопчики в балаклавах, начинали бить, кто чем. Использовали шокеры, к конечностям привязывали провода и полевой телефонный аппарат – так пытали током. Также клали на лицо тряпку, заливали водой, как в американских фильмах, один в один».

Издевались над мужчиной (хотя для молодчиков это было развлечением) примерно в течение полугода. Но вот когда перевели в тюрьму, то избивать прекратили, оставили только издевательства током и водой, чтобы следов не было видно, естественно, помогать не собирались:

«Никакую помощь не оказывали, ни разу. Даже «Красный крест» не оказывал помощь. Были только постоянные угрозы, а помощи никакой. В тюрьме могли разве что принести таблетки… от расстройства желудка. Вот такое лечение».

Условия содержания были непригодными по всем принятым нормам. Бетонные камеры без отопления, без стёкол на окнах, по стенам постоянно лилась вода, кормили пшенной кашей с опарышами, всех били и пытали. Такого не выдерживали даже местные заключенные. Два раза к Ивану сажали довольно проукраинских людей, но даже те просили забрать их с собой на обмен и соглашались «с удовольствием пойти воевать на стороне ЛДНР».

https://youtu.be/2ZpoA6SHW0U

«Помню, в СБУ сидели, туалетов там не было, все справляли нужду в бутылки. И к нам, куче мужиков, подселили одну женщину. Вот и представьте, каково ей было. Ее так же пытали, даже насиловали. Если они своих товарищей расстреливают, что можно говорить о нас?» - говорит Иван.

После продолжительных истязательств мужчина тяжело передвигается и не может нигде работать, да и возраст уже не тот. Живет он сейчас только на пенсию в 4 тысячи рублей, планирует сделать себе российский паспорт, уезжать из Донецка не хочет, но и в случае полной амнистии на Украине не вернулся бы туда: «Жить с людьми, которые вас ненавидят, презирают – это просто глупо. Возможно, по прошествии многих лет что-то изменится. Но не сейчас, это нереально».
https://nahnews.org/1013298-pytali-toko ... arfiles.ru
Добро всегда накажет Зло, поставит его на колени и жестоко убьет.

Аватара пользователя

Автор темы
Андрей Эдельвейсс
Трактирщик
Сообщения: 8358
Зарегистрирован: 29 май 2015, 19:55
Награды: 5
Откуда: СССР
Род занятий: колымим
:
модератор За активное участие За творческий вклад За лучший совет
Благодарил (а): 1146 раз
Поблагодарили: 2445 раз
Status: Не в сети
Honduras

Сообщение Андрей Эдельвейсс » 16 окт 2019, 18:36

Рассказы участников о войне во Вьетнаме
11.06.2019Юный Историк
Война во Вьетнаме
1 Звезда2 Звезды3 Звезды4 Звезды5 Звезд (4 оценок, среднее: 5,00 из 5)
Вьетнамская война затронула миллионы жизней. В этих личных эссе от людей, которые принимали участие во Вьетнамской войне, содержатся уроки о том, что произошло, что это значило тогда и что мы можем извлечь из этого сейчас.

Фил Джоя
«Давным-давно и очень далеко мы вели войну, в которой погибло более 58 000 американцев и сотни тысяч были ранены. Война означала смерть примерно 3 миллионов вьетнамцев на севере и юге. Боевые действия тянулись почти десять лет, поляризуя американский народ, разделяя страну и создавая недоверие к нашему правительству, которое остается с нами и сегодня.

Нам сказали, что наша миссия — не допустить падения Южного Вьетнама до коммунизма. Очень высокомерно. Но люди, которыми я командовал, будучи молодым командиром взвода пехоты, а позже командиром роты, не сражались за эту миссию. В основном призывники, они были отличными солдатами. Я понял, что они сражаются друг за друга — просто чтобы пережить год в стране и вернуться домой.

Для меня армия была второй семьей. Во Вьетнаме кодовое слово для пехотных рот нашей дивизии было «семья». Моя рота исчезала в джунглях, двигаясь бесшумно и неделями оставаясь в поле. Мы все ели один и тот же паек и терпели одну и ту же жару, влажность, москитов, пиявок, кожную сыпь, зуд в джунглях. Мы были похожи на вьючных животных, перевозящих свыше 60 кг снаряжения, воды, боеприпасов и даже больше для радистов, пулеметчиков. На меня произвело впечатление то, как люди выдержали все это, особенно призывники, откликнувшиеся на призыв.

Я многое узнал о лидерстве. Однажды старший офицер посоветовал мне «не слишком беспокоиться о своих людях». Невероятный. Я всегда беспокоился о безопасности своих людей. Хотя моя кампания потеряла очень мало людей, я отчетливо помню каждую из этих смертей. Все они были хорошими людьми.

Во время обеих моих боевых вылазок — в 1968 году в Хуэ и в 1969-1970 годах в тропических лесах вдоль камбоджийской границы — мы сражались с солдатами Северо-вьетнамской армии. Они были хорошей легкой пехотой; я уважал их решимость и способности. Но они были врагами; наша задача — убить или захватить их. Хотя мы вели войну на истощение, на самом деле мы боролись с рождаемостью врага. Он был готов и полон решимости продолжать сражаться до тех пор, пока у него будет достаточно людей для отправки на юг.
С точки зрения стратегии, это была война из «Алисы в Стране Чудес».- Тропа Хо Ши Мина, главная линия снабжения и путь проникновения противника, проходила через Камбоджу и Лаос. Однако до мая 1970 года обе эти страны были недоступны для сухопутных войск США. Мы беспрерывно бомбили тропу, но способность противника перемещать войска и технику на юг, казалось, никогда не ослабевала. Мы никогда не вторгались в Северный Вьетнам. Как показал тет-а-тет в 68-м, противник мог контролировать темп войны, когда хотел. Мы, с другой стороны, будем использовать односторонне объявленные периоды “перемирия” и прекратим бомбардировки, чтобы сигнализировать о чем — то, что никогда не было четко определено-о готовности говорить, Я полагаю, которую враг игнорировал.

Были бы США готовы ввести и поддерживать американские войска в Южном Вьетнаме бесконечно долго? Тоже маловероятно. Мы ничего не извлекли из этого опыта, который оставил такой неизгладимый след в нашей национальной души? История-суровый учитель; легких ответов все еще нет». Фил Джоя поступил в армию после окончания Виргинского Военного института в 1967 году. Он оставил военную службу в 1977 году и позже был мэром в корте Мадера, Калифорния., и работал в индустрии технологий.

Хэл Кушнер
«Когда в августе 1967 года я отправился во Вьетнам, я был молодым армейским врачом, пять лет женатым, с трехлетней дочерью, только что выучившейся ходить на горшок, и еще одним ребенком, который должен был родиться в апреле следующего года. Когда я вернулся из Вьетнама в конце марта 1973 года, я впервые увидел своего 5-летнего сына, а моя дочь была в пятом классе. Тем временем мы высадились на Луне; существовала женская свобода, Никсон уехал в Китай; Мартин Лютер Кинг-младший и Роберт Кеннеди были убиты. Я был единственным врачом, захваченным в плен в 10-летней войне во Вьетнаме. Я вернулся из мертвых.

Хэл Кушнер

Мы, пленники, пережили невыразимый ужас, жестокость и лишения, Мы видели и переживали то, чего не должен был видеть ни один человек. Наша смертность была почти на 50% выше, чем в тюрьмах времен жестокой Гражданской войны в Андерсон вилле или Эльмире столетием ранее. Я баюкал на руках 10 умирающих, когда они испускали последний вздох и говорили о доме и семье; затем мы хоронили их в грубых могилах, отмеченных камнями и бамбуком, и восхваляли их словами солнечного света и надежды, страны и семьи. Надгробные речи, конечно, были посвящены выжившим, как и всегда.

Четвертого июля пять лет подряд мы пели патриотические песни, но очень тихо, чтобы наши тюремщики не слышали запретных слов, и плакали. У одного из нас был требник, выданный морской пехотой, наша единственная книга, но наши захватчики вырвали страницы с американским флагом и звездно-полосатым знаменем.

Когда мой самолет разбился в ноябре. Я столкнулся с одной планетой и вернулся на другую. Вьетнамская война, унесшая пятую часть жертв Второй мировой войны, но продлившаяся втрое дольше, изменила страну не меньше, чем величайший катаклизм в мировой истории. Это навсегда изменило наше отношение к правительству и к самим себе. Страна утратила невинность — и на время уверенность в себе.

Эта война, которая так сильно повлияла на мою жизнь, сегодня-смутное воспоминание. На этой стене 58 000 имен, и это всего лишь несколько страниц в учебнике истории средней школы.

Я потрясен тем, как мало наши молодые люди знают о Вьетнаме и как неправильно его понимают другие. Война во Вьетнаме для них так же далека, как война 1812 года. Теперь, более 40 лет спустя, мы должны попытаться понять. Хал Кушнер пошел в армию и служил летным хирургом во Вьетнаме. В 1967 году он был захвачен в плен и провел почти шесть лет там. Он живет в Дейтона-Бич, штат Флорида.

Мэй Эллиот
«Пережив войну и увидев, что она сделала с моей семьей и миллионами вьетнамцев, я чувствую благодарность за мир и стабильность, которыми я сейчас наслаждаюсь в Соединенных Штатах. Во Вьетнаме мы с семьей испытали на себе, каково это-быть пойманным в бомбежках и боях, и каково это-бежать из дома и жить в качестве беженцев.

Мэй Эллиот

Во время Второй мировой войны, в моем детстве, мы жались в укрытиях, когда самолеты союзников, нацеленные на японские позиции, бомбили город на Севере, где мы жили. В 1946 году, когда французские войска вернулись, чтобы попытаться отобрать Вьетнам у правительства Хо Ши Мина, французские солдаты, атаковавшие деревню, где мы укрывались, почти казнили моего отца (который ранее работал на французские колониальные власти). В 1954 году, опасаясь репрессий со стороны коммунистов, готовящихся войти в Ханой, мы бежали в Сайгон в одной одежде.

В 1955 году мы снова бежали, когда оказались втянутыми в бои между армией президента Нго Динь Дьема и вооруженной группировкой, которую он пытался ликвидировать, оставив позади наш дом, который должен был сгореть дотла во время нападения. В апреле 1975 года американские вертолеты в последний момент вывезли мою семью из Сайгона, когда неподалеку взорвались коммунистические ракеты. Страх, который мы испытывали, бледнел по сравнению с ужасом, который испытывали вьетнамцы в сельской местности Южного Вьетнама, когда бомбы и артиллерийские снаряды падали на их деревни, или когда американские и южновьетнамские солдаты проносились через их деревни; или с ужасом, который испытывали мои родственники в Северном Вьетнаме, когда американские B-52 бомбили в декабре 1972 года.

Будучи беженцами, мы могли найти приют и поддержку у друзей и родственников из среднего класса, в то время как обездоленные крестьяне вынуждены были переселяться в убогие лагеря и зависеть от скудных подачек и помощи правительства в Сайгоне. Но мы обнаружили, как и они, что потеря всего психологически мучительна, и что выживание и восстановление требуют силы духа.

Только те, кто познал войну, могут по-настоящему ценить мир. Я одна из этих людей».
Мэй Эллиот родилась во Вьетнаме и провела детство в Ханое, где ее отец был высокопоставленным чиновником при французском колониальном режиме. Ее семья разделилась, когда ее старшая сестра присоединилась к сопротивлению Вьетнама против французского правления. В 1954 году ее семья бежала в Сайгон. Она замужем за американским политологом Дэвидом Эллиотом. Они живут в Южной Калифорнии.
Добро всегда накажет Зло, поставит его на колени и жестоко убьет.

Аватара пользователя

Автор темы
Андрей Эдельвейсс
Трактирщик
Сообщения: 8358
Зарегистрирован: 29 май 2015, 19:55
Награды: 5
Откуда: СССР
Род занятий: колымим
:
модератор За активное участие За творческий вклад За лучший совет
Благодарил (а): 1146 раз
Поблагодарили: 2445 раз
Status: Не в сети
Honduras

Сообщение Андрей Эдельвейсс » 28 ноя 2019, 14:21

Военно-полевые бордели Вермахта на Украине 1941-44 гг
27.11.2019 - 22:00Автор: Михаил Онуфриенко - mikle1
Изображение
“Поведение немцев на территории рейхскомиссариата (Украина) должно определяться пониманием того, что мы имеем дело с народом, неполноценным во всех отношениях. Поэтому об общении с украинцами не может быть и речи. Светское общение запрещено. За половые сношения - строжайшее наказание. Никто не смеет распускаться. Не может быть и речи, чтобы девушки на улицах Ривного (Ровно в Западной Украине) ходили в шортах, использовали косметику и курили”, - заявил в августе 1942-го Эрих Кох, шеф рейхскомиссариата Украина.

Эти слова показывают, что Гитлер и его приближенные были против любых контактов своих военных с жителями оккупированных территорий. Украинских. Во Франции, например, таких ограничений не было.

В 1941 году, ворвавшись в общежитие Львовской швейной фабрики, немецкие солдаты изнасиловали и убили 32 молодые женщины. Кроме того, пьяные немецкие военные часто ловили львовских девушек, затаскивали их в парк Костюшко и насиловали. И несмотря на это, галицаи охотно шли к гитлеровцам на службу, в полицию и войска СС.

Чтобы пресечь волну насилия, на первых порах немцы “импортировали” на Украину публичные дома из Европы. В них трудились, как правило, немки либо девушки, происходящие из близких к арийской расе народов, - голландки и датчанки. Например, “голландский” бордель нацисты открыли в Житомире после того, как среди расквартированных в городе войск участились случаи венерических заболеваний. В подобных “европейских” борделях работали, как правило, от пяти до 20 женщин, причем они считались служащими министерства обороны.

Изображение
Официальные сотрудницы немецкого борделя

Все прифронтовые жрицы любви проходили строгий отбор на предмет расовой чистоты. Среди них частенько попадались немки-нацистки, работавшие даже не за деньги, а из патриотических побуждений.

Солдатам для посещения таких заведений продавали специальные талоны, в обычном случае - до пяти штук в месяц. Каждый “мандат”, дающий право на 15-минутный секс, стоил три рейхсмарки. Кроме того, талоны выдавали и бесплатно, в качестве дисциплинарного поощрения. В таком случае лимит “пять в месяц” не действовал - секс мог быть и более частым.

Женщин в домах терпимости регулярно проверял врач, а воякам перед каждым посещением заведений выдавали кусок мыла, маленькое полотенце и три презерватива. Вскоре немцы поняли, что обойтись силами арийских проституток им не удастся. Масштабы не те. И тогда оккупационные власти стали комплектовать бордели местными женщинами, наплевав на чистоту крови и слова Коха. Впрочем, с каждым месяцем войны гитлеровцам приходилось от чего-то отказываться.

Изображение

Для славянских кадров расписали ряд строгих конкурсных требований. Претендентки обязательно должны были владеть немецким языком, а их рост, цвет волос и глаз - максимально приближаться к белокуро-голубоглазому арийскому “стандарту”.

Женщин из оккупированных народов брали на работу в дома терпимости далеко не всегда по их согласию. Кому-то предлагали отработку телом через биржи труда, которые функционировали в оккупированных городах, кого-то забирали силой. А кто-то шел на панель, спасаясь от голода.

Порой немецкие власти просто обманывали славянок. Например, в Киеве городская биржа труда одно время предлагала украинкам работу официантками. Но после двух-трех дней в офицерских столовых их насильно отправляли в офицерские же бордели. В Киеве тогда функционировало два подобных заведения: во Дворце пионеров - Дойче-хауз, и на Саксаганского, 72.

В Сталинске (Донецк), борделей тоже было два. Один из них специализировался на оказании услуг итальянским солдатам и офицерам и назывался Итальянское казино. В нем ублажали клиентов 18 девушек. Второй донецкий дом терпимости, предназначенный для немцев, располагался в старейшей гостинице города - Великобритании. Его созданием немцы озаботились в начале 1942-го: в марте в городской газете Донецкий вестник власти поместили объявление о наборе персонала и в конце концов выбрали 26 тружениц постели, в основном из числа местных жительниц.

Херсон был оккупирован 19 августа 1941 года. А уже к новому 1942 году сексуальное обслуживание немцев набирало полные обороты. Оккупационные власти расположили бордель-хаус (публичный дом) во вполне подходящем для этой цели здании бывшей Лондонской гостиницы (сегодня – улица 9 Января, 20). Обслуживающий персонал полностью состоял из молодых горожанок и женщин окрестных сел в количестве 20–30 человек. «Работа» шла в две смены: днем – для рядовых, вечером – только для офицеров. Сменная «выработка» доходила до нескольких десятков немецких военнослужащих. Оплата – в карбованцах, оккупационных и рейхсмарках. Последние ценились, как сегодня доллары. За них можно было приобрести почти все. Впрочем, многие предпочитали брать половину стоимости оказанных услуг натуроплатой: хлеб, консервы, мыло, лекарства. Периодически наплыв передислоцирующихся воинских частей через Херсон был настолько велик, что у входа в публичный дом выстраивались длинные очереди.

В Николаеве по адресу Московская, 31 (угол Потемкинской) в гостинице офицеров люфтваффе был открыт первый элитный бордель, где трудились женщины, приехавшие из Германии. Однако уже в начале 1942 года появились два заведения для нижних чинов, фольксдойче и сотрудников местной жандармерии. Одно располагалось по адресу: 2-я Слободская, 44, во дворе продуктового склада, второе -- на Спасском спуске, 14 (угол Шоссейной -- бывшая Фрунзе).

Известны случаи, когда бордели официально и не оформлялись. В некоторых столовых и ресторанах, где обедали немецкие солдаты, были, так называемые, комнаты свиданий.
Спустить пар сладострастия в том же Херсоне оккупанты могли в ресторане обрусевшего немца Рудольфа Мезина (находился по нечетной стороне улицы 21 Января, в квартале улиц Декабристов и 9 Января). Официантки, посудомойки помимо основной работы на кухне и в зале, дополнительно оказывали сексуальные услуги. Хозяин расплачивался с ними продуктами. Еще одним местом любовных утех фрицев был их военный госпиталь (ныне – проспект Ушако-ва, 16). Прачки, няни, кухонные работницы при виде буханки хлеба или консервной банки в руке выздоравливающего уже понимали, что от них требовалось. И это было убедительней фразы: «Айне нахт, фрау» (одна ночь, мадам).

Кем бы ни были укомплектованы дома терпимости - арийками или местными, - немцы педантично регламентировали порядок предоставления плотских утех и режим дня. Жрицы любви в прямом смысле этого слова жили по часам: в шесть утра - медосмотр, в девять - завтрак, 9:30-11:00 - выход в город, 11:00-13:00 - пребывание в гостинице, подготовка к работе; 13:00-13:30 - обед; 14:00-20:30 - обслуживание солдат и офицеров. В девять вечера полагался ужин, а после наставало время отбоя.

Индивидуальный подход

Кроме борделей на оккупированной территории появилась уличная проституция. Для некоторых женщин она стала единственным способом избежать голода, прокормить своих маленьких детей или больных родителей.

В одном из отчетов киевского СД - немецкой службы безопасности - за 1942 год по этому поводу говорилось:

“Часто местные женщины пытаются завязать тесные отношения с немцами или же союзниками, чтобы получить от них какую-то еду”.

Свою роль в том, что немцы охотно шли на контакты со славянками, сыграла привлекательность украинских девушек. Александр Верт, военный корреспондент британской газеты The Sunday Times, в своей книге "Россия в войне 1941-1945 годов" приводит слова некой харьковской парикмахерши, с которой британец разговаривал после освобождения Харькова. “Некоторые офицеры прямо с ума сходили по нашим женщинам, совсем голову теряли. Но наши женщины и правда гораздо интереснее немок. Немки эти были настоящие суки”, - рассказывала харьковчанка.

Украинки, по той или иной причине соглашавшиеся на сожительство с немцами, рисковали оказаться в изоляции среди соотечественников: даже если они при этом не занимались проституцией, общество все равно их осуждало.

Например, Лев Николаев, антрополог и анатом, переживший оккупацию Харькова, в своем дневнике написал о том, как одна медицинская сестра рассказала его жене, что сошлась с немцем. Германец обеспечивал ее продуктами, помогал содержать мать. Медсестра не видела в сожительстве ничего предосудительного, но сам Николаев считал, что ее поведение - проституция, пусть не за деньги, а за паек.

“О том, что немец - враг, о том, что он убивал или будет убивать красноармейцев, о том, что это - измена Родине, данная особа, конечно, не думает. Да, наряду с нашими партизанками, наряду с женщинами-героинями, спасавшими раненых красноармейцев, есть немало таких потаскух, которые продали себя немцам за немецкие подачки”, - размышляет в дневнике антрополог.

Были и проститутки “в чистом” виде. В воспоминаниях краеведа Дмитрия Малакова о жизни в оккупированном Киеве можно найти упоминание о том, что в городе попадались славянские жрицы любви. Они частенько в сопровождении клиентов-немцев ходили на базар и отбирали у своих сограждан продукты питания. Излюбленным местом “обитания” таких девиц в столице в годы оккупации был Подол.

Немцы не были бы немцами, если бы не упорядочили и труд подобных индивидуалок. Оккупационные власти выдавали им разрешения на надомную работу, но только после того, как проститутки регистрировались в соответствующих списках в Отделе службы порядка и получали контрольную карточку.

Например, в херсонском гебитскомиссариате (оккупационная администрация) при гостинице «Дойче хаус» («Немецкий дом», сегодня – гостиница «1 Мая», угол улиц Ленина и Октябрьской революции) организовали институт санитарно-поднадзорных женщин. Говоря сегодняшним языком – свободные проститутки по вызову. Все они имели особые билеты с еженедельной отметкой врача.

Работа не прикрепленных к борделям ночных бабочек тоже подчинялась строгому регламенту. Российский историк Борис Соколов в своей книге "Оккупация. Правда и мифы" приводит интересный документ, изданный 19 сентября 1942 года комендантом Курска. Бумага, озаглавленная по-канцелярски прямо - Предписание для упорядочения проституции в г. Курске - содержит такие правила: “Проституцией могут заниматься только женщины, состоящие в списках проституток, имеющие контрольную карточку и регулярно проходящие осмотр у специального врача на венерические болезни. Проститутка должна при выполнении своего промысла придерживаться следующих предписаний: а) заниматься своим промыслом только в своей квартире, которая должна быть зарегистрирована ею в жилищной конторе и в Отделе службы порядка; б) прибить вывеску к своей квартире по указанию соответствующего врача на видном месте; в) не имеет права покидать свой район города; г) всякое привлечение и вербовка на улицах и в общественных местах запрещена; д) проститутка должна неукоснительно выполнять указания соответствующего врача, в особенности регулярно и точно являться в указанные сроки на обследование; е) половые сношения без резиновых предохранителей запрещены”.

В предписании также предусматривались наказания для провинившихся жриц любви. Смертью карались женщины, заражающие немцев или лиц союзных наций венерической болезнью, если они перед половым сношением знали о ней. Тому же наказанию подвергалась проститутка, имевшая сношения с немцем или лицом союзной нации без, как писалось в документе, “резинового предохранителя” и заразившая его. Полгода работ могли получить те девицы, которые занимались древнейшим ремеслом, не подав документы на внесение в список проституток.

Аналогичным образом регламентировалась индивидуальная проституция и на других оккупированных территориях.

Однако строгие наказания за заражение венерическими болезнями приводили к тому, что проститутки предпочитали не регистрироваться, занимаясь промыслом нелегально. Референт СД в Белоруссии в апреле 1943-го сокрушался: “Вначале мы устранили всех проституток с венерическими болезнями, которых только смогли задержать. Но выяснилось, что женщины, которые были раньше больны и сами сообщали об этом, позже скрылись, услышав, что мы будем плохо с ними обращаться. Эта ошибка устранена, и женщины, больные венерическими болезнями, подвергаются излечению и изолируются”.

Интересно, что от подобных методов борьбы с болезнями страдали и немцы. Соколов небезосновательно подмечает в своем исследовании, что “многие солдаты вермахта ничего не имели против того, чтобы подцепить гонорею или триппер и несколько месяцев перекантоваться в тылу, - все лучше, чем идти под пули красноармейцев и партизан”. “Получалось настоящее сочетание приятного с не очень приятным, но зато полезным”.

От сексуального сотрудничества украинок с оккупантами рождались дети с «арийской» кровью. Прижитого за годы оккупации «немчонка» женщины не всегда оставляли в живых. В страхе перед будущим порицанием и презрением они их душили подушками, топили, бросали в выгребные отхожие ямы, закапывали в землю. При освобождении Херсонщины произошел случай, у свидетелей которого кровь стыла в жилах. С приходом советских войск жительница одного из сел Белозерского района вынесла на трассу прижитого от немца годовалого сынишку и с криком «Смерть немецким оккупантам» – раскроила ему голову булыжником.

Но были на Украине женщины, которые предпочли голод, холод, угон в Германию на принудительные работы, чем добровольное сожительство с оккупантами. Их было настолько много, что гебитскомиссар Херсонщины полковник Вальтер Родде в оккупационной газете «Голос Дніпра» опубликовал свое распоряжение:

«Участились случаи отказа женщин Херсона солдатам и офицерам доблестного вермахта Третьего Рейха. Они забыли, что именно немецкие воины ценой своей крови освободили их от большевизма. Уличенные в нежелании удовлетворения потребностей воинов будут наказаны по закону военного времени».



История военных публичных домов в Украине закончилась в 1943-1944 годах, когда Красная армия изгнала с этой земли оккупантов. С жрицами любви не церемонились - если они не умудрялись спрятаться и сменить место жительства, их могли отправить в лагеря или даже расстрелять.
Добро всегда накажет Зло, поставит его на колени и жестоко убьет.


Вернуться в «Советы и рекомендации»

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 2 гостя

 : Отказ от ответственности